Промка. Новый год. Журналист

Одессит Владимир Рунец, который учился в горловском институте иностранных языков, перестал общаться с родственниками, оставшимися на оккупированной территории, и подружился с огромным числом бойцов, о которых делает репортажи на передовой для телеканала 24.




Он не может сосчитать, сколько поездок в зону АТО у него уже было. Раньше ездил каждые две недели, теперь - раз в месяц. Но сразу на десять-четырнадцать дней. И отказываться от этих командировок Владимир не собирается. Более того, он сам организовал ротацию, которую назвал "от Рождества до Рождества". Приехал на передовую накануне католического Святого вечера, а вернулся в Киев после православного Рождества. Во время нашей встречи он рассказал о том, как отмечал Новый год на авдеевской промке, размышлял о пропаганде на телевидении и военной журналистике. И не раз повторил, что считает себя плохим журналистом, потому что не может оставаться объективным.

"Бойцы просили привезти им хлопушки и серпантин, но в 11 вечера в новогоднюю ночь на них посыпались "хлопушки" большого калибра"

- В 2014 году на Новый год в зону АТО меня не отпустило руководство канала, - говорит Владимир. - Тогда у меня была идея уехать в Счастье, но не получилось. Прошлый Новый год мы с журналистом канала 1+1 Наташей Нагорной объехали много точек, носились галопом по подразделениям. А в этом году я решил находиться в одном месте. Провожали старый год в старой Авдеевке, а Новый встречали на промке.



- О чем там думалось?

- Мне хотелось одного: посадить всех хлопцев по вагонам и отправить домой, к семьям, друзьям, в веселые шумные клубы, кафешки. Мне было очень больно, хотя я старался не подавать вида. Я смотрел на ребят и думал, что мне хочется чтоб эта промка, этот пыльный, в тот момент не укрытый снегом Донбасс, остались у них в памяти только как фотографии из прошлого.

- Ребята говорили о своих желаниях?

- Мне кажется, они блокируют, отгоняют мысли о доме, о том, чего хотят. Для них было важно, что комбат, который в тот момент находился в отпуске, позвонил им сразу после обращения президента. Замкомбата поставил телефон на громкую связь и командир всех поздравил. Это было круто. Дома он понимал, что на передовой остались его люди, и для них его звонок очень важен.

Самое важное, что я понял в эту командировку: главные сюжеты о войне снимаются в Киеве, а не на фронте. Все решения принимаются в столице. Там, на передовой, бойцы делают все, что можно: огрызаются, бьют, дерутся, защищают. Все журналисты задают ребятам вопрос: как ты думаешь, когда это закончится? С точки зрения драматургии сюжета это круто, но это настолько не уважительно по отношению к самим солдатам, что я больше его задавать не буду. Это все равно, что хирурга во время сложнейшей операции спросить: "Как думаете, вы зашьете пациента?" Получается, мы сомневаемся в его действиях. Он делает все возможное, чтобы спасти того, кто лежит на столе, а мы в это не верим. Или у готовящего повара можно поинтересоваться: "А суп будет вкусным или нет?" Давайте дадим ему сделать суп, хирургу зашить человека, в солдату закончить свою работу, и после этого будем анализировать, делать работу над ошибками, выводы. Я не буду больше задавать вопрос "Когда закончится война?" в окопах и блиндажах. Я буду задавать этот вопрос президенту.



Все эти пакеты - подарки и вкусности, которые Володя вез бойцам на передовую...





...от этих детишек

- Ты ехал к ребятам с подарками. У тебя с собой был целый ящик расписанных детьми пряников. Что радует на передовой? Что просили привезти ребята?

- Хлопушки и серпантин! Правда, с 11 часов по Киеву, а с12 по москве было не до хлопушек. Посыпались "хлопушки" большего калибра и конфетти были из металла. Наши солдаты хотят простых вещей. Искренне порадуются пряникам от детей. Сейчас на фронте бойцы не нуждаются. Я даже волонтеров ругаю: они напрягают себя, людей, собирая соленые огурцы и помидоры. Понятно, если речь идет о вещах, которые армия не дает: тепловизоры, прицелы и тому подобное. Но возить капусту на передовую уже не стоит.

- Каким был новогодний стол на промке?

- Оливье нарезали сами бойцы. Голубцы им передали волонтеры. В Авдеевке меня поразила на столе буханка хлеба, длиной один метр сорок сантиметров. А так ребята пытаются создать нормальный семейный стол. Ни чего у них не получается. Ни хрена это не дома. И они все это понимают, но им хочется маленького чуда. И они сами себе его пытаются сотворить.



Находясь в Киеве, Владимир часто приглашает в студию канала друзей, с которыми познакомился на войне. На снимке - с Народным героем Украины Марусей Зверобой, которая готовит десантников

"Первый тост на фронте всегда - за Победу!"

- Ты общался с кем-то уже знакомым или нашел новых героев для репортажей?

- Это самый сложный вопрос - отношения с ребятами. Когда говорю, что я хреновый журналист, все думают, что я лукавлю или нарываюсь на комплименты. Абсолютно нет. Ты не можешь быть другом но отношению к объекту своей работы, но одновременно ты не можешь к бойцам относиться, как к объекту своей работы. В новогодний вечер, новогоднюю ночь, да и в рождественский вечер меня раздражало то, что нужно работать. Хотелось выбросить камеру и микрофон, и просто быть с ребятами. И неважно, что ты кого-то из них видел первый раз, что с кем-то никогда больше не пересекусь, потому что его отправят на другой участок фронта. Важно, что ты хочешь быть рядом с нормальными людьми. Плюс - ты понимаешь все ответственность и опасность ситуации. Да в конце концов, это может быть последний вечер для этих людей. Много раз так было - вот мы с человеком пили кофе, а через пару дней приходит СМС, что он - "двести"... Ты делаешь репортаж для зрителей, чтоб они поняли, как это - Новый год на передовой, но никто ничего не поймет из кадров в телевизоре, пока не приедет сюда, не почувствует запахи, атмосферу, тепло объятий каждого из тех, кто здесь воюет, не пообщается с людьми. На передовой, как и везде, разные люди: умные и примитивные, наивные и хитрые. Но они из плоти и крови. И это прекрасно. Именно поэтому мне хотелось разбить камеру и просто разделить с ними момент счастья в новогоднюю ночь, поднять бокал идиотского детского шампанского, которое никак не открывалось. После выхода сюжета мне звонил Андрюша и ругался: "Зачем же ты показал, что как рагуль какой-то, детское шампанское не могу открыть".

Но работа есть работа. Она отрезвляет и возвращает к реальности. Поэтому мы отработали Новый год, затем точно так же отработали Святой вечер под Попасной.



Этот снимок сделан в ночь перед Рождеством в Попасной

- Первый тост в праздники за что поднимали?

- Как всегда - за Победу. Тут ничего не меняется. Ребята вообще не произносят слово "мир". Чтобы он наступил, можно упасть кому-то в колени, уговорить: давай мириться. Они не готовы падать в колени, не готовы ни с кем мириться. Они солдаты, воины. У них другое понимание: если тебя незаслуженно обидели - вернись и заслужи. У них есть понятие "победа", они хотят вернуть страну в ее государственные границы, кто-то хочет дойти до Ростова, а кто-то говорит - и Кубань тоже наша. Второй тост тоже традиционный: "Друга - за друга". Третий - надо помянуть тех, кто отдал жизнь за Украину. У меня в семье всегда так было принято. Мой отец был моряком, а у них всегда третий тост - за тех, кто остался в море.

- Помнишь свою первую поездку в зону АТО? Куда она была?

- В Счастье. Это был 2014 год. Мы выехали на третий день после первых минских договоренностей снимать документальный фильм о Майдане, искали майдановцев на фронте. В те дни Счастье не сходило с экранов телевизоров, говорилось, что его постоянно обстреливают "Градами", артиллерией. Я приехал - тишина. Слышно, как мухи летают. И понял, что нужно показывать, что происходит на войне на самом деле.


С бойцами 92-й бригады в Счастье

- Можешь назвать самый сложный свой сюжет?

- Все сюжеты о гибели ребят... Очень сложно рассказывать о раненых. Особенно о тяжелых. Когда ты не понимаешь, что будет дальше, да и врач не понимает, удастся ли спасти человека, а тебе нужно работать, о чем-то спрашивать ребят, которые привезли раненного. Это самые неуместные, самые идиотские интервью. Именно в такие моменты я хочу бросить все к чертовой матери и уйти из профессии.

- Мы часто повторяем, что проиграли информационную войну, что у нас нет пропаганды... Как объяснить, показать людям, что в стране идет война?

- Тысячи раз в кадре я брал в руку осколки артиллерийских снарядов и показывал, как они выглядят. Что они неровной формы, с огромным числом острых зубчиков, из такого металла, который, влетая в тело, дробится еще на несколько частей... Вот этом самое ужасное в моей профессии. Потому что я не знаю, как это продемонстрировать, как донести до зрителей - этот кусочек смертельно опасный. Коллеги говорят: урони его в яблоко, помидор или хурму, покажи, как он разрывает их. А я понимаю: это не будет иметь эффект. Несколько раз камера оператора ловила момент, когда осколок входит в человеческое тело.

- Вы это показывали в сюжетах?

- Нет! Сразу представляю себя на месте пацанов, а я бы не хотел, чтобы моя мама это увидела. Честно скажу: очень хочется показать мясо, потому что война - это человеческая плоть. Иногда приезжаешь, а на позиции части человеческого тела перемешаны с гильзами, землей. Возможности убрать их нет. И это хочется показать всем, кто думает: война - это не обо мне. Но тут же выключаешь в себе жестокого информационного зверя и думаешь: погибшего нужно достойно похоронить, а его родители, воспитавшие патриота, не должны потом постоянно прокручивать страшные кадры с места гибели родного человека. Мы должны стоять на коленях перед людьми, которые воспитали солдат, и теми, кто отдает свою жизнь за нас.

Недостаточно о войне говорит государство? Так государство - это мы! Да вы в трамвае просто место уступите военному, подойдите к солдату в камуфляже и поблагодарите его.

- А если этот солдатик не служил еще нигде, только учится?

- Даже если он не был в зоне АТО, он, вполне возможно, будет там завтра. Откуда вы знаете, какие задачи он выполняет? У меня есть друг - Глебушка. Он родом из Донецка. И не уверен, цела ли его квартира. Он в семнадцать лет пошел на фронт. В семнадцать!!! С 2014 года он служит в армии. Благодаря его работе у нас есть успехи в боевых действиях. Об этом нельзя подробно рассказывать, потому что он разведчик. Но когда он идет по киевской улице в камуфляже, ты подумаешь, что это студент военного колледжа. Он выглядит, как подросток. А в это же время его родной брат по отцу служит в разведке "ДНР". Это же ад. Когда у меня депрессия, и я не вижу выхода, Глебушка мне говорит: "А я вижу. Это моя война". У него статус в фейсбуке: "Чей Крым, те пусть и воюют". Все те люди, которые ходят и говорят, что это не моя война, значит, и Крым не их...

"Меня не раз спрашивали: а тебя не мучают угрызения совести, что ты не пошел служить. Да эта совесть меня каждый день грызет. Уже практически загрызла!"

- Есть сюжет или ситуация, которую ты хотел бы снять?

- Многие спорят, нужно ли журналистам ездить на ту сторону. Я бы поехал и снял. Некоторые говорят: да я там никому руки не подам! А тем, кто занимается обменом пленных, мы тоже руки не подадим? Кто ведет переговоры с врагом? А комбат Купол, который подал руку Мотороле, чтобы в тот момент произошло важное событие? Ему тоже руки не подаем? Другое дело, что нашим журналистам невозможно поехать на ту сторону. Да, я бы снимал, записывал интервью и показывал. Важна полнота картины. Мы понимаем, кто нарушает минские договоренности, но именно картина с той стороны показала бы, нужны ли они, и с кем договариваются.

- Решено призывать офицеров запаса. Как ты к этому относишься?

- А в чем проблема? Меня не раз спрашивали: а тебя не мучают угрызения совести, что ты не пошел служить. Да эта совесть меня каждый день грызет. Уже практически загрызла! Массы тела ей не хватает - грызть нечего. Некоторые военные говорят мне: ты должен делать свою работу. Но если мне придет повестка, я пойду служить. Другой вопрос - насколько будем эффективен я и эти офицеры запаса, которых вынудят служить.

- Раньше у нас не существовало военной журналистики, она сейчас только формируется...

- Я не военный журналист, и все мои коллеги, с которыми мы работаем на фронте, тоже. А это очень важно. Некоторые считают, что журналисты, работающие на войне, должны быть военными. Это принципиально не правильно. Потому что зритель - не военный. Ему не нужна военная экспертиза. Он хочет увидеть своими обычными гражданскими глазами, что там происходит. Мы что, будем в операционную посылать журналиста-врача, к стоматологу - журналиста-стоматолога, в Верховную Раду - журналиста-депутата, а в Кабинет министров журналиста-министра? Абсурд. Работа на войне предполагает только другие условия съемки. Важно не показать свои позиции, чтобы этой информацией не воспользовался враг.

- Ты всегда работаешь с командой. Кроме тебя еще есть оператор, который становится твоими глазами, и водитель.

- Мы часто ездим разными составами. Меняются водители и операторы. Есть люди, с которыми работать очень легко, которым не надо ничего объяснять. Журналистская работа по большей части - это общение не под запись. И вот в эти моменты, пока я с кем-то говорю, хороший оператор, нет, крутой оператор, может снять то, что увидит сам, расспросить бойца, что и зачем он делает в тот момент... Такие мини-интервью оживляют сюжет, дают ему воздух. Это кусочки жизни. После основной записи оператор мне говорит: а еще я снял, как боец спит, а на нем кошечка, собачка, уточка, гусочка... И если на это обратил внимание оператор, значит, это будет интересно и зрителям.



Один из операторов, с которым Володя Рунец ездит на Восток

- О чем ты делал сюжеты до войны?

- Даже сложно об этом сейчас вспоминать, - задумывается Владимир. - Память отказывается доставать эту информацию, как будто до войны и не было ничего. Вообще, я на телевидении недавно. Пришел работать в журналистику в 2012 году. Сначала это был канал TVI. Это был канал, который при власти Януковича говорил правду. Там пахло свободой. Я пришел стажером, у меня плохо получалось, на меня все кричали. Но я очень хотел стать журналистом. Если на меня не наорали редактор вместе с ведущим, а сюжет взяли в эфир, - я был счастлив, это была победа. И в итоге у меня стало получаться делать сюжеты, но рухнул канал. После этого я работал в международном отделе канала UBR. Меня угнетало, что канал принадлежит людям Януковича, но спасибо, что существует международка, где меня не напрягали. Но работа была нудной. Ты отсматриваешь чужие материалы, монтируешь сюжеты и притворяешься, что ты там был. Но я хотел снимать свои истории. Когда начался Майдан, я начал работать переводчиком и продюсером датского телеканала DR. Это был самый ценный опыт, который я получил. Я понял, как делаются - можно один раз оставить в тексте это слово? - о...уенные истории, как они снимаются и как должны выглядеть. Потому что редкие коллеги на нашем украинском телевидении делают именно так.

- Это как?

- Мало кто понимает, что существует такое понятие, как триангуляция информации - три независимых источника должны подтвердить один и тот же факт, после чего ты имеешь право распространить новость. А как они снимают сюжеты, записывают их с художественной точки зрения, - это отдельная история. В Дании журналистом считается только тот, кто ездит в командировки: Сирия, Ирак, Ливия. Домашние новости у них настолько скучные, что подаются минимально. И в чем главное их отличие: они всегда стараются дать телезрителю чуть-чуть больше, чем он ожидает. Этот принцип касается всего. Если ты попросил воды в кафе, тебе принесут пустой стакан и графин. В кафе или ресторане обязательно будет комплимент от шефа. И так не только в сфере обслуживания. Все относятся к своей работе так: ты должен сделать чуть-чуть больше, чем от тебя ожидают. У нас этого нет. Журналист смотрит на часы, ожидая, когда закончится мероприятие. Оператор - когда журналист ему махнет: хватит снимать, достаточно. В этом наша большая национальная проблема. Мы ленивы. И не эффективны.

- Но ведь на Майдан вышли и пошли воевать люди, которые как раз готовы делать чуть-чуть больше, чем можно было ожидать...

- И при этом большинство из них не понимают, что такое европейские ценности, за которые вышли на митинг в 2013 году. Большинство думает, что это подразумевает уровень жизни, расширение жилплощади, свободные границы, благодаря чем проще будет ездить в Польшу на клубнику, и что все будут ездить минимум на "Рено". Нет. Европейские ценности - это работать эффективнее. А с этим у нас большие проблемы на всех уровнях. Верховная Рада отчитывается, сколько законопроектов она приняла за год. Да нахрен мне знать, сколько бумаги вы испортили? Скажите, эффективно ли то, что вы напринимали. Вот у нас есть красивая полиция, но при этом кто-то перестал разворачиваться через двойную осевую? У нас законодательная система не хуже, чем на Западе, просто мы не хотим ею пользоваться.

Вот что произошло на Донбассе? Люди похерили государственное законодательство, кричали "Россия, приди", а теперь хотят, чтобы законы работали в их пользу, чтобы был закон о переселенцах, о пенсиях... Вы полностью нивелировали законодательную систему, а теперь еще и возмущаетесь. Правда, так ведут себя не все. Ярлыки тоже вешать нельзя. Сепаратистов на Донбассе было меньшинство, просто они более активны. Они видели камеру и сразу подходили, рассказывали, кричали, потому что их хорошо инструктировали: журналисты дадут в сюжете наиболее эмоциональные кадры. А чтобы услышать нормальных людей, их приходилось выискивать.


Этот снимок Владимир сделал в апреле 2014 года в центре Донецка



и аэропорту имени Сергея Прокофьева. "Сепаратистов было меньшинство, но они активно себя вели, сами подходили к камерам, кричали, - рассказывает Владимир. - А нормальных людей приходилось выискивать"

Но какой стереотип сформировался в Киеве. Если правила нарушает человек на машине с номером АН, что летит в его адрес? "Сепары, войну начали". А если свои делают то же самое, максимум "козел" скажут. Я в таких случаях всегда вспоминаю, что Народный герой Украины Лилия Болбат ездит на номерах АН. Человек, который, рискуя своей семьей, своей жизнью, здоровьем своих детей, помогает украинской армии. И вы ее сепаром назовете из-за номеров на машине? Окститесь! Надо давать оценку человеку в соответствии с ситуацией, а не смотреть, из какого он региона. Но я не знаю, как побороть возникшую ненависть к всем, кто с Донбасса...





Владимир с жительницей Донецкой области, известным волонтером, Народным героем Украины Лилией Болбат

- Ты сам родом из Одессы, а учился...

-...в Горловке, потому что там жили папины родители. Дедушка там похоронен. Поэтому для меня Донбасс - очень личная тема. Украиноязычная Горловка теперь находится внутри "ДНР". Часть тех, с кем я учился, отпали. В этом городе у меня остаются родные люди, соседи по дому, которые нянчили меня, когда я был маленьким. Я ни с кем не общаюсь. Когда нужно было сказать нет войне, они побоялись это сделать.

- Как мама относится к твоим поездкам на войну?

- Когда я заезжаю в гостиницу после съемки, обязательно звоню маме: "Я на месте". Сначала мама плакала и переживала. Потом плакала еще больше. Потом была долгая пауза, когда она смирилась и перестала плакать. И вот в 2015 году мы приехали в Счастье, сняли нулевую позицию "Фасад" в момент, когда ее начали обстреливать. Сначала падали мины, потом отработал ДШК, а затем выехал танк. Земля от разрывов летела в объектив. Сюжет получился охренительный. Мой начальник удивился: "Они что, реально ездят туда, где стреляют? Я думал, они в тылу работают". Но самый страшный звонок раздался сразу после выхода сюжета в эфир. На экране телефона написано "Мамочка". Все, думаю, капец, сейчас начнется. Отвечаю. Что мама делает? Правильно - плачет. "Мама, - говорю, - со мной все хорошо". А она: "Да пошел ты нахрен. Я не за тебя плачу. Мне за ребят обидно, что эти суки по ним стреляют, а наши ответить нормально не могут". Это была высокая оценка моей работы.

- Мама может тебя покритиковать?

- Да, она может сказать: "Ты хоть что-нибудь жрешь? Выглядишь, как будто у тебя Альцгеймера на пороге". "Мама, - иногда спрашиваю я. - О чем сюжет был?" "Ой, сын. Я тебя увидела, все остальное неважно". У меня настоящая одесская боевая мама. Она борется с бытовыми сепарами. С моей мамой лучше не связываться.





- Был момент, когда ты понял, что она гордится тобой?

- Ей, естественно, очень приятно, что меня показывают по телевизору, что я на войне, что меня уважают ребята. И даже когда я приезжаю в Одессу, постоянно в твиттере, фейсбуке и на телефоне. Она восхищается, что я могу позвонить министру или генералу. Но особенно ей нравится, что мне звонят ребята с фронта. Она, кстати, позвонила мне в новогоднюю ночь, когда мы были на промке, и говорит: "Передай ребятам". Я говорю: "Нет, мам, сама скажи". Поставил телефон на громкую связь. И тут ее срывает, она начинает рыдать: "Синочки, тільки щоб усі живі були. З Новим роком". Больше ничего сказать не смогла. Такой трогательный момент у нас был.

Я люблю свою работу. Но мне не нравится снимать войну. Мне нравится быть с теми людьми, которые там находятся, мне нравится их снимать, о них рассказывать. Знаешь, что я бы хотел снимать? Если бы был выбор, я бы пошел на канал " National Geographic". И месяц бы снимал, как лягушка ловит языком комаров, а потом с восторгом об этом рассказывал. Кто знает, может, когда-нибудь я этим и займусь. После нашей Победы.


" Война познакомила меня со многими замечательными людьми, - говорит Владимир. - Горжусь дружбой с волонтером Аленой Шевцовой. Восхищаюсь работой военного капеллана Игоря Федоришина. Эти люди по праву носят орден "Народный герой Украины"