Правительство РФ направило пенсионные деньги на спасение "чекистских банков", - Немцов

Путлер как под копирку наступает на грабли овоща)

13 лет назад.
Аркадий Бабченко
Создатель у Журналистика без посредников" ·
Псков. Первое марта. Кладбище "Орлецы".
На улице очень морозно. Меж мраморных плит гуляет холодный ветер, пробирает насквозь. Я зябко ежусь, кутаюсь в воротник.
Закуриваю. Меня прогоняет какой-то полковник - здесь курить нельзя.
Я стою перед мемориалом, смотрю на имена. Шесть выстроенных в ряд обелисков черного мрамора. Подполковник Евтюхин, майор Достовалов, младший сержант Швецов, ефрейтор Лебедев, рядовой Травин, капитан Таланов...
Год назад под Аргуном погибла шестая рота сто четвертого парашютно-десантного полка. Почти полностью полегла. Из девяноста человек погибли восемьдесят четыре. Шестеро, псковичи, захоронены здесь.
Кладбище небольшое. Серые могильные плиты, ограды. За ними начинается лес, совсем близко, метрах в ста.
Что-то происходит со мной, какое-то наваждение. Кладбище, зима, лес... Где-то я уже это видел... Где? Ах, да... Тогда, на той чертовой сопке, где погиб Игорь, в том же марте, только неделей позже. У нас тогда полегло человек двадцать. А может и больше.
Через неделю после гибели шестой роты, в том же Аргунском ущелье, под Шаро-Аргуном, мы точно так же, как и десантники, наткнулись на Хаттаба. Он ушел от них под Улус-Кертом, а через неделю на него наткнулись мы. Зажали его на такой же высотке. Тот же лесок, снег, серпантинная дорога. И кладбище. Такое же, как и здесь, во Пскове, кладбище.... Бог ты мой, как все похоже!
И вдруг.... Все теряется - сегодня-вчера, прошлое-настоящее, было-есть. Передо мной уже совсем другое кладбище. Очень похожее, но другое. ТО кладбище. Серые могильные плиты, ограды, снег. Только вместо крестов над камнями полумесяцы. Яркое морозное утро. Голые деревья скрипят под ветром, запутываются ветками.
В лесу все грохочет, из деревьев в нашу сторону летят трассера, скопища трассеров, весь воздух напичкан трассерами и спрятаться от них невозможно. Я лежу, уткнувшись лицом в снег, лихорадочно ищу ямку поглубже. Твердый металл ударяет по плитам, выбивает цементную крошку, шлепает по деревьям, проносится в полуметре над затылком. Все орут, кто-то стреляет, кого-то ранит... Огромный КПВТ грохочет у меня над ухом, он такой большой, что застилает весь мир, кроме него ничего не существует, никакой любви, правды, истины, справедливости, подвига. Существует только одно -КПВТ. И спрятаться от него - сейчас самое главное. Я, как червяк, ежусь на открытой земле, уже ничего не соображаю, только тыкаюсь лицом за бугорки и ямки.
Лес совсем рядом, так близко, что мы слышим их крики: "Чего вы залегли! Идите сюда, мы вам покажем контактный бой! Вы же так много орете про него в своих газетах!" Они подпустили первый взвод на пятьдесят метров и начали бить с трех сторон в упор, расстреливая тела на снегу.
...Я очухиваюсь. Нет, это все прошло, это наваждение. Сейчас передо мной обычное русское кладбище. Здесь все как всегда - тихо, спокойно, привычно. Немного тоскливо. Вороний грай разлетается над крестами, где-то бьет колокол. Здесь не убивают, не стреляют.
Над головой резко бабахает залп. Я дергаюсь, инстинктивно приседаю. В теле моментально - жар, одна единственная мысль - не наваждение, черт возьми, я правда ТАМ! Я не знаю, как это может быть, но я там!
Оборачиваюсь, готовый рвануться за ближайший холмик... Фу ты, черт! Слабею, в ногах расслабляющая дрожь - пронесло. Рота почетного караула перезаряжает автоматы, салютует погибшим вторым залпом...
Я опять вздрагиваю. Понимаю, что это не опасно, но ничего с собой поделать не могу. Это уже в крови, рефлекс на резкие звуки, как слюна у собаки Павлова. Рядом вздрагивает стоящий впритык ко мне десантник, я чувствую, как дергается его плечо. Он поворачивается, его глаза бегают, лицо бледное. Встречаемся взглядом, его взор проясняется. Мы виновато, как поджавшие хвост собаки улыбаемся, понимаем друг друга.
К обелиску подходят матери. Кладут цветы. Я подхожу вместе с ними, кладу на ледяной мрамор две гвоздики. Матери плачут. Я тоже что-то... Немного того... Прохудился... Холодный ветер бьет в лицо, слезы замерзают на щеке, стягивают кожу. Я плачу...
Влага застилает глаза, все расплывается, я плохо вижу. Что это? Вместо фамилий десантников совсем другие имена, вместо их портретов - другие лица... Бадалов Игорь, погиб десятого марта под Шаро-Аргуном.... Яковлев Олег, погиб пятнадцатого января в Грозном.... Воложанинов Андрей, погиб десятого, Ханкала... Мухтаров, январь, Сунжа... Вазелин, Пашка, Андрюха-замполит, Очкастый Взводный...
Так уж сложилось у нашего поколения, что многие прошли через войну. Афган, Карабах, Абхазия, Приднестровье, Чечня, Югославия... Почти у каждого из нас есть в жизни своя сопка.
Фамилии расплываются, вместо них появляются другие. Я читаю имена, смотрю на них, вспоминаю...
Здравствуй, шестая рота. Здравствуй, первый гвардейский полк. Здравствуй, 426-й имени кубанского казачества, орденов Суворова и Богдана Хмельницкого.
Здравствуй, Игорь. Здравствуй, Андрюха.
Здорово, мужики...

Этот текст написан тринадцать лет назад. Ничего не изменилось. Все та же псковская дивизия, все та же посланная на очередную захватническую войну очередная рота, хоронить их будут все на тех же Орлицах, свои пафосные лживые речи произнесут все те же люди, матерям погибших раздадут все те же медали, поставят все те же лживые памятники и снимут все то же пафосное кино. А потом будут все те же унизительные суды матерей с прокинувшим государством и пенсия в сорок долларов.
В этой стране не меняется ничего. До деталей.