СЕКРЕТНОЕ СОБРАНИЕ КАНДИДАТОВ В ПРЕЗИДЕНТЫ В "МЕЖИГОРЬЕ". РЕПОРТАЖ.

Автор: Обком

Остросюжетный политический детектив на злободневную тему о том, как теневой Лидер Виктор Януковеч пригласил на встречу 2010 года в свою знаменитую загородную резиденцию всех кандидатов в Президенты, и что из этого вышло. ВНИМАНИЕ: в тексте присутствует ненормативная лексика.

(Все описанные ниже события происходят в параллельной реальности и являются полностью вымышленными. Всяческое совпадение имен главных героев и реальных лиц, к сожалению, случайно. Посвящается Квентину Тарантино)

...Если бы кто-нибудь спросил Виктора Федоровича Януковеча, зачем он упорол такую шнягу, он бы, пожалуй, сам не смог внятно ответить. Официальная причина заключалась в том, что Люська попросила – надоело бабе жить бобылихой, как-никак будущая Первая Леди. К тому же, недавно на троещинском рынке она достала натуральное маленькое красное платье от Коко до Шанель. Продавец сказал, что Коко сама шила, еще и привет передавала. Понимает, мамзелька французская, чья сила будет… Слыхала, небось, про туфли из страуса.

Но, по правде говоря, Януковечу самому давно хотелось показать конкурентам свое Межигорье. Чтобы, как говорят, развеять всякие инсинуации. А то Юльку послушать – так он тут целое Монако развел, в бильярд на траве играет хоккейными клюшками, гольф опять-таки… Вот дура. Какой, нафиг, гольф зимой? Все лунки позасыпало...

– Едут, Витечка, едут! – пронзительным голосом закричала со второго этажа Люська и, громко хлопая по полу босыми ногами, побежала переодеваться в шкаф-купе.

Виктор Федорович досадливо крякнул и пошел встречать гостей. Те ехали большим автобусом в сопровождении двух гусеничных бульдозеров, расчищавших дорогу от снега, густо валившего в Межигорье уже вторые сутки. Охрану кандидатам было велено оставить еще пять километров назад - на посту секьюрити у въезда в резиденцию. Так оно всем было спокойнее.

– Ура! С Новым годом! – закричал первым выпрыгнувший из автобуса кандидат Кастенко и, отбросив за спину капюшон желтого пуховика, приветливо помахал Януковечу ледорубом. – О, Виктор Федорович, у вас тут и горы во дворе есть. Прелесть какая. Можно, я их после третьей покорю? Это такие маленькие рукотворные терриконы, ха-ха-ха?

– Это отсев, песок и еще цемента куча, просто их снегом присыпало, – мрачно ответил Януковеч. – Летнюю кухню, как говорят, достраиваю.

– Похвально, похвально, – слегка похлопал хозяина битой по плечу Сергей Ратушняг. – Сразу видно, что морда у вас не жидовская. Не то что у этого очкарика…

– Пошел вон, дурак, – ответил ему Арсений Яцынюк, ловко проскакивая за спиной Януковеча в дом. Очки на нем висели как-то косо, а левое ухо было синим и оттопыривалось. Видимо, сидел в автобусе неподалеку от Ратушняга, прикинул Лидер, по ходу раскланиваясь с гостями. Те не очень спешили заходить в дом, вроде бы как невзначай бродя по двору и с любопытством осматривая царившую там спартанскую обстановку. Там и сям сверкали вспышки от карманных фотоаппаратов.

Последней из автобуса тяжело выбралась Юлия Тимашенко, прижимая к груди прозрачный пакет с каким-то белым порошком.

– Господин Януковеч, вы бы хоть руку даме подали, – весело сказала премьер-министр. – А вдруг бы я вот тут прямо упала и сломала ногу?

– Виктор Федорович, конечно же, сразу сломал бы вам вторую! – с хохотом закричал с крыльца Александр Пабатъ. Януковеч прикинул, что надо сегодня набить наглецу морду под елкой, а вслух сказал наболевшее: – Ну, Юлия Владимировна, вы, как говорят, такая актриса, что вам бы Нобелевскую премию мира надо было дать.

Позади Януковеча внезапно выросла высокая фигура в черном пальто и деликатно дернула его за рукав.

– Може, ми її тут і прикопаємо, га, Вікторе Федоровичу? Поки ніхто не бачить, тут їй жаба і цицьки дасть.

– Виктор Андреевич, кончай гнилой базар, – поморщился Лидер. – Ну кто она сейчас для меня такая? Пятнадцать процентов разрыва в рейтингах…

– Вона – це криза, – убежденно сказал Ющинко. – Вона убила Бандеру.

– Витя, ты уже забрехался вконец, – с отвращением заметил Януковеч . – Иди в дом, пожри чего-нибудь.

– Ось так і прийдеться нам марширувати під «Мурку» і їздити на стрілки з паханами, – прошипел Президент и, гордо вскинув голову, вошел в дом.

Закрывая дверь за последней гостьей, переступившей порог, Януковеч бросил рассеянный взгляд на улицу. Автобус и бульдозеры уезжали в заповедную темноту, весело бибикая, как на свадьбе, снег валил все гуще, где-то вдали проскочил наглый, еще необстрелянный секач. На сердце почему-то стало тяжело. Лидера мучили недобрые предчувствия. Януковеч истово перекрестился на скрытую за тяжелыми тучами луну и, пройдя через веранду, ввалился в банкетную комнату, напоминающую небольшой спортзал для занятий картингом.

В зале беспросветно царила Люська. По правде говоря, царить ей было особо не над чем: в резиденции шел бесконечный ремонт и банкетная выглядела соответственно – голые кирпичные стены (Люська забраковала уже пять вариантов обоев, одного бригадира даже пришлось закатать в отсев), потолок со свисающими балками, густо посыпанный известкой ламинат на полу – зато хорошие стеклопакеты на окнах, оклеенные кривыми снежинками, лично вырезанными женой из розовых салфеток, и роскошная елка под потолок, украшенная пятью гирляндами и бело-голубыми надувными шариками, оставшимися от выборов 2004 года. К одному из шариков уже подкрадывался с дымящимся бычком наперевес лысый доктор Бродски.

– Дорогие гости! – торжественно сказала Люська. – Новый год к нам мчится – может все случиться! Прошу всех сесть за стол и наполнить бокалы!

Виктор Федорович поневоле засмотрелся на супругу – раскрасневшаяся под цвет платья, с накрученной на бигуди челкой, в зеленых тапочках на босу ногу («Бедняжка, так волновалась, что забыла носки одеть», – с нежностью подумал Лидер), она стояла во главе стола и громко стучала ложкой по стакану.

– Михаил, ну-ка немедленно вернитесь на свой стул! – с кокетливой строгостью потребовала Люська от Бродски. – Вы, кстати, в какой области доктор?

Прежде чем ответить, Бродски все же лопнул окурком ближайший шарик, отчего все, кроме Януковеча, нервно подпрыгнули, и, галантно поклонившись, сказал:

– Меня называют Черный Проктолог, сударыня. У меня с собой всегда правая резиновая перчатка, три метра гибкого шланга и баллон с газировкой. А знаете почему? Потому что все – подонки!

…Стол был накрыт богато, но без излишеств – вермишель, соленья, петрушка, пирожки с яйцами и луком, шесть кур гриль (по одной на троих кандидатов), артемовское шампанское и водка «Прайм» в ассортименте.

– Люди добрі, що ж ми робимо! – неожиданно заскулил Владимир Летвин, принюхавшись к ближайшей к нему курице. – На Поліссі... в глухому поліському селі... Мене народили мої батьки. А сьогодні ви хочете мене отруїти!

– Здрасьте, уважаемый, – грубо прервала его Инна Богославская. – Кому вы нужны? Вот если бы меня кто-нибудь захотел…

– Ой, размечталась, – хихикнула Тимашенко. На столе перед ней лежало зеркальце, по которому она зачем-то водила бритвенным лезвием. – Да кому ты нужна, колода?

– Нет, я настаиваю! – кричал тем временем Летвин на Люську. – Я хочу знать, где вы покупали этих вонючих кур!

– Я покупала этих замечательных кур, – Люська смерила спикера уничтожающим взглядом, – у проверенного мужика на рынке «Юность». Люди берут бройлера, съели одного – взяли другой. И она тянется и тянется - рука. От такое от.

– Да все эти бройлеры наколотые, – авторитетно сказал Василий Противвсех, небрежно закидывая за спину одноименный белый шарф. – Давайте лучше выпьем.

– Вы как хотите, а я без закуски пить не буду, – закапризничал Летвин. – Не для того меня в глухом селе рожали. Сейчас попрошу, чтоб подвезли чего-нибудь съедобного – борща, например, с пампушками, как готовила моя мама в глухом селе.

Он достал мобильный телефон, потыкал кнопки и прижал трубку к уху.

– Странно, – пробормотал спикер. – Связи нет по Межигорью… Виктор Федорович, вы что, лох?

– Я не лох, – обиженно сказал Януковеч. – Просто здесь моя секьюрити в целях безопасности глушит сотовые. Как говорят, чтоб враги не сговорились.

– И как же вы с челядью связываетесь? – спросил Александр Мароз, удивленно посасывая веточку петрушки.

– Ну, как… За колокольчик в спальне дергаю, – покраснел Януковеч. – А так, если, скажем, надо к Акимовой в «Зоряный» дозвониться, у меня стационарный аппарат есть … Вон он, как говорят, в углу на табуретке стоит.

Летвин решительно зашагал к указанному прибору.

– Ничего, если я на «Киевстар» по городскому наберу?

– Ничего, ничего, – вмешалась Люська. – Нам как счет придет, я вам по факсу скину.

– Ни хрена не пойму, рушником в полесское село душу мать, – разозлился Летвин. – Этот телефон вообще молчит! Может, и колокольчик у вас поломался?!

– Дайте-ка я посмотрю, – сказал Сергей Тигибко. – Я ж вообще во всем подряд разбираюсь, спросите у Тигипко… Ну вот, пожалуйста, смотрите – шнур перерезан.

– Ни хрена себе! – взвился Януковеч. – Кто посмел?

– Спросите у Тигипко – он сам удивится, – хмыкнул Тигибко. – Сейчас я вам подключу связь напрямую…

С этими словами он вытащил из телефонной розетки бесполезную вилку с огрызком провода, зачистил от изоляции конец кабеля, ведущий от аппарата, и сунул проводки в нужные отверстия.

Раздался громкий сухой треск, что-то полыхнуло, и бездыханный Тигибко, дымя моложавой лысиной, тяжело рухнул к ногам немедленно впавшего в истерику Летвина.

– Люди добрі, що ж він наробив?! – закричал Летвин, проворно отскакивая назад.

– Где-то, видно, на обычную розетку замкнуло, – мрачно сказал Януковеч. – Чертовы электрики, опять напортачили. Ну ничего, пятого числа за зарплатой придут – как говорят, глаза на жопы понатягиваю.

– А что с Сергеем Леонидовичем? – испуганно закричала Тимашенко. – Он жив вообще?

– Что, вложенное бабло пропало? – догадался Александр Мароз и обидно захихикал. – Понимаю. Так вам и надо, чума на оба ваших дома.

– Капец, – хмуро сказал Януковеч, убрав руку с затихшего навеки пульса Тигибко. – Как говорят, отмучился, молдова-фильм. Люся, отнеси его в кладовку, что ли…

Люся со вздохом взяла Тигибко за правую туфлю от Гуччи и потащила куда-то вниз по лестнице.

– Виктор Федорович, – зашептал Бродски, заговорщически подмигивая, – а где у вас тут туалет? Понимаете, я недавно начал пить один чай для похудения – не поверите, бегаю в сортир по десять раз на дню. Но помогает, зараза, ничего не скажешь. Все шлаки выходят.

– У нас все удобства во дворе, – скромно ответил Лидер, опуская глаза, сверкнувшие торжествующим блеском, и добавил выученную накануне фразу из захалявной книжечки Анны Херман: – На депутатскую зарплату не больно-то унитазов накупишься. Я вот сам как ночью по-большому выхожу – ружье с собой беру. Вот был однажды случай: открываю в двенадцать ночи дверь в туалет – а там занято!

– Виктор Федорович! – взмолился Бродски. – Куда идти-то?!

– Как за порог выйдешь – левее бери, сразу увидишь. Вы ж как приехали – все вокруг сортира крутились, прикалывались, что там сердечко на дверях вырезано, Юльке еще хотели показать…

Бродски молча выскочил за дверь, размахивая пачкой хозяйских салфеток.

– Сдается мне, что душа у него нечиста, – глубокомысленно изрек Петр Симаненко, доедая курицу. – Не станет порядочный человек десять раз в день по туалетам бегать.

Внезапно снаружи раздался громкий треск ломающихся досок, дикий крик Бродски и душераздирающий всплеск.

– Что это было? – встревожено вскочил на ноги Олег Рябаконь.

– Черный Проктолог в очко провалился, – догадался Януковеч. – Бежим спасать. Он плавать не умеет.

– Чего?! Бродски не умеет плавать в дерьме?! – поразился Анатолий Греценко. – В жизни не поверю.

Между тем толпа гостей уже бежала на улицу, размахивая руками и возбужденно переговариваясь. Все они успели как раз на финальную сцену драмы.

– Бля, все подонки! – громко объявил обессиленный Бродски подбежавшим горе-спасателям и стремительным домкратом ушел на дно.

Некоторое время на поверхность качающейся жижи всплывали большие бульбы, затем сортирное волнение стихло.

– Агитационно умер, – философски заметил в наступившей тишине Симаненко. – Заметьте, товарищи, – оптимистическая трагедия! В первый раз наблюдаю…

Когда они, унылые и растерянные, вошли в банкетный зал, их там поджидал очередной сюрприз.

На верхушке новогодней елки висел мертвый до самого кончика вываленного наружу посиневшего языка кандидат Василий Противвсех. Он был повешен на собственном одноименном шарфике. На шее бедного старика висела изготовленная на скорую руку табличка с надписью: «Я – технический кандидат. Я не могу с этим больше жить. Простите меня, если сможете».

– Ничего себе, – почесал в затылке Лидер. – У чувака совесть проклюнулась… Вы можете в такое поверить?!

– Нет, – твердо сказала Людмила Супрунъ. Яцынюк заржал по одному ему понятным причинам. Все решили, что ему плохо.

– И все-таки, хозяюшка, – неприятным голосом сказал Летвин. – Можно было хотя бы картошки пожарить? У нас в глухом полесском селе…

– Картошка у нас в подвале. Поднимете – пожарю, – с вызовом предложила Люська. – Или страшно в подвал лезть-то?

Летвин молча принялся за пирожки.

– Давайте я принесу! – вызвался Рябаконь. – У вас там какой сорт? Синеглазка или семеренко?

– Белый налив, – сказал Яцынюк и опять засмеялся.

– Истерика у пацана, – хмыкнул Пабатъ и победно осмотрелся. – Пошли вместе, Рябаконь. Я тоже картошки хочу.

Включив подсветку дорогих мобильников, молодые кандидаты полезли в подпол, который для них сноровисто открыла Люська, потянув за неприметное кольцо в ламинате. Януковеч смотрел им вслед и терзался недобрыми предчувствиями. Ему почему-то казалось, что он видит этих веселых, красивых молодых людей в последний раз…

Внезапно в двери дома кто-то гулко постучал.

– Кто там? – дрогнувшим голосом спросил Лидер.

– Это Дедушка Мороз, борода из ваты! – картаво ответили ему из-за дверей, и в комнату, действительно, ввалился пошатывающийся Дед Мороз, правда, почему-то в очках и лыжах.

– Стоять, бояться! – захохотал Дедушка и бросил на пол мешок с подарками. Раздался звон бутылок – по звуку, совершенно пустых. – Попрошу документы!

– Ты гонишь, начальник! – возмутился Януковеч.

– Ничего он не гонит, – устало сказала Тимашенко. – Он просто пьян в дупло. Так, Юрочка?

– А вот и нет! – запальчиво возразил Луценка, приспуская бороду. – Я до самого охранного периметра не пил. А потом на лыжах махал к вам пять километров… Ну, бокал пива по ходу дернул…

– Ладно, бери стакан, садись, – с отвращением сказал Януковеч. – Ты мой недруг, но я тебя уважаю.

– Ну ни фига себе! – восхищенно выдохнул Луценка и занюхал рукавом. Затем он снял лыжи, уселся на место покойного Бродски и одним махом осушил из горлышка треть бутылки «Прайма».

– Друзья! – воскликнула Люська, пытаясь сгладить неловкость ситуации. – У нас с мужем Витей есть традиция. Каждый раз на Новый год я дарю ему песню…

– Вау! Йо! – заорал Луценка и тяжело захлопал в ладоши. – Прозит, прозит!

– Спасибо, – покраснев, улыбнулась Люська и сняла со стены гитару. Януковеч, болезненно скривившись, схватился руками за голову.

Люська взяла несколько решительных аккордов и на третьем такте запела грубым, неприятным голосом:

В Афганистане, в «чёрном тюльпане»,

С водкой в стакане мы молча плывём над землёй.

Скорбная птица через границу

К русским зарницам несёт ребятишек домой…

– Горько! Давай на брудершафт! – весело закричал Луценка, наливая Люське водку в гитару.

– Люся, сбацай лучше что-нибудь наше, родное, – взмолился Януковеч, – например, «Все шахтеры попадают в рай»…

– Все шахтеры будут гореть в аду! – пьяно икнул Луценка и засмеялся. – Кстати, почему у вас не горит елочка?!

Он встал и уверенной походкой бывалого лунатика побрел к дереву.

– Окстись, чучело! – возмутился Мароз. – Все у нас горит. Это у тебя уже в башке потемнело. Как ушел от меня на Юлькины хлеба, совсем на себя стал не похож.

– Молчи, Иуда, – презрительно сказал Луценка. – Раз, два, три, елочка, гори!!! – И плашмя упал на елку, а потом в обнимку с елкой – на пол. Раздался треск, и гирлянды, украшавшие дерево и одновременно служившие единственным источником освещения в комнате, погасли. Банкетный зал погрузился во тьму. Пронзительно завизжала Богославская. Кто-то торопливо побежал вверх по лестнице.

– Юра, Дед Мороз ты позорный, немедленно поставь елку на место и включи гирлянду! – прорычал Януковеч, отчаянно жалея, что не может достать до Луценки кулаком.

– А-а-а-а!! – надрывалась Богославская.

– Чего орешь, дура?! – взъярился Лидер.

– Меня кто-то за грудь схватил!

– Ну так и ты его схвати! – рявкнул Януковеч.

Скрипнула, открываясь, и с грохотом упала обратно крышка люка, ведущего в подвал.

– О, кажись, ребята картошку принесли! – обрадовалась Люська. – Эй, ребята, это вы?

Ребята не отвечали. Во внезапно наступившей тишине были слышны лишь тихие трехэтажные матюки запутавшегося в гирляндах Луценки и прерывистое сопение Инны Богославской.

– Люська, не стой, как истукан, свет включи! – придумал Януковеч выход из ситуации.

– Хорошо, милый, как скажешь, – промурлыкала Люська и щелкнула выключателем. Комната озарилась ослепительным светом люстры. Гости бросились спасать хрипящего Луценку, умудрившегося затянуть одну из гирлянд вокруг горла, и поднимать елку. Труп Противвсеха откатили в угол и для красоты засыпали ватой.

В какой-то момент все заметили, что Богославская нагло сачкует: Инна Германовна продолжала сидеть за столом, уронив голову в тарелку с петрушкой и, похоже, делала вид, что спит.

– Эй, Инка, давай не прикидывайся, – добродушно хохотнул Януковеч. – Ну-ка, расскажи нам, кто тебя там за сиську хватал. Летвин, небось, подоить хотел, ха-ха-ха?

Богославская не отзывалась. Яцынюк, первым догадавшийся, что здесь что-то не так, быстро подошел к женщине сзади и, аккуратно потянув за косу, задрал ее голову вверх.

У гостей вырвался единодушный крик ужаса: рот Богославской был плотно забит пирожками, из носа торчали огурцы, остекленевшие глаза вылезли из орбит.

Она была мертва.

– Всем оставаться на своих местах! – строго сказал заплетающимся языком Луценка. – Сейчас я проведу дознание…

– Дилетант, – прошипел Яцынюк, – алкаш! Помните, тогда, в темноте, кто-то на второй этаж побежал? Зуб даю, это убийца!.. Рата, за мной! – И бросился вверх по лестнице.

Ратушняг растерянно пожал плечами и, обнажив биту, побежал за ним.

– Стойте! Туда нельзя! – в отчаянии закричал Януковеч, бросаясь следом. Остальные гости, опытными носами почуяв, что пахнет жареным, кинулись за хозяином.

Яцынюк влетел на второй этаж и остолбенел. Открывшийся гостям огромный зал разительно контрастировал с банкетной комнатой первого этажа. Они словно попали из хлева в царский дворец. Пол здесь был покрыт модным эвкалиптовым паркетом, на потолке сияли золотые люстры, повсюду красовались древнегреческие скульптуры (явно подлинники), на стенах висели дорогие картины. Дверь справа была приоткрыта, из-за нее неясно виднелся дорогой итальянский ботинок. Из-под подошвы подтекало кровавое пятно.

Яцынюк на цыпочках подошел к двери и полностью распахнул ее. Глазам гостей предстала жуткая картина широкой мужской задницы, обтянутой клетчатыми брюками от Бриони. Не нужно было быть экспертом, чтобы понять, что задница уже не жилец на этом свете.

Вообще, это был туалет – не то чтобы очень большой, но с высоким потолком и богато украшенный. Посреди туалета возвышался золотой унитаз. Головой в унитазе, стоя на карачках, торчал бездыханный Петр Симаненко. Кристально чистая вода, благоухавшая дорогим освежителем, плескалась где-то на уровне ватных плеч расположившегося вниз головой вождя коммунистов. Он захлебнулся на менее десяти минут назад.

– Спешил, бежал, поскользнулся, упал, разбил голову, потерял сознание, плюхнулся головой в унитаз, – скучным голосом сказал Юрий Луценка, водя ручкой с логотипом «Тигрюля» в блокноте. – Смерть наступила в результате отсутствия кислорода: потеря крови не так уж велика… Обычное дело, в общем. Несчастный случай.

– Дилетант, алкаш, – вздохнул Яцынюк и добавил громко: – Хороший туалетик, Виктор Федорович. Чего ж вы доктора Бродски на улицу по-большому послали? Постеснялись золотой унитаз показывать?

– Да он тут обосрал бы все, – краснея, пробормотал Януковеч. – Вы ж его знаете, он как красивую вещь увидит, сразу давай гадить квадратно-гнездовым… Он потому и производство матрасов наладил – не хватает.

– Ладно вам заливать, Проффесор, – издевательски ухмыльнулась Юлия Тимашенко. – Скажите уж прямо, что хотели лапши коллегам на уши навешать, нищету свою показать, зарплату низкую. Вермишелью людей живых накормили, бомж енакиевский. А у самого тут, небось, и бильярд на траве с хоккейными клюшками, и гольф, и оливье, и гусь запеченный…

– А скажите мне, Виктор Федорович, что это у вас за картина такая замечательная? – вдруг спросил Луценка вкрадчиво, показывая на висящее у дверей туалета полотно на религиозную тематику.

– Картина? – растерянно переспросил Лидер. – Ну, не знаю, Фима Табачник подарил на день рождения в прошлом году…

– Это картина Караваджо, называется «Поцелуй Иуды», – ядовито сказал Луценка. – Я ее уже второй год ищу. Не знаете, случайно, кто ее спер из одесского музея?

– Понятия не имею, – честно сказал Лидер. – Но вот что я вам могу сказать: если бы милицию возглавлял не любитель политических шоу, а настоящий профессионал, то эту картину нашли бы уже давно!

– Эй, посмотрите-ка! – возбужденно воскликнул Яцынюк, указывая пальцем на правую ягодицу покойного. – Вы видите?! У него из заднего кармана торчит записка!

Не дожидаясь санкции производившего дознание Луценки, Арсений Петрович ловко овладел запиской и жадно развернул ее. Гости затаили дыхание.

– «Дорогой Петюнчик! – начал читать Яцынюк с выражением. – Если ты еще помнишь нашу незабываемую ночь под Московским мостом, то делай, как я скажу. Сегодня где-то около 21.00 к нам в Межигорье придет на лыжах пьяный дурак Луценка в костюме Деда Мороза. Мы с ним немножко поприкалываемся, а потом он сделает вид, что хочет зажечь елку, и упадет на нее. Свет в комнате потухнет. Под прикрытием темноты сразу беги на второй этаж и спрячься в туалете за унитазом. Я приду к тебе, и мы займемся любовью. Твоя страстная Л.»

– Не понял! – мрачно сказал Януковеч. – Что еще за «Л.»?

– Людмила Супрунъ! – воскликнул Яцынюк. – Эврика!

– Хуеврика! – злобно сказал Лидер, выхватывая записку из рук Арсения Петровича. – Люська, а ну иди сюда! Это же твой почерк, шмара донецкая?!

Люська испуганно подошла к супругу. Ноги ее подкашивались, из глаз катились слезы.

– Ну?! – рявкнул Януковеч.

– Мой почерк, – мертвым голосом сказала Люська. – Но я этого не писала…

– Понятно, – ядовито улыбнулся Лидер. – Конечно, ты не писала. Еще бы. Старый губастый гад уже не одной депутатской жене, как говорят, голову вскружил – ну конечно, живет с молодой телкой, дитё заделал – какая баба устоит?! Когда ты с ним под Московский мост ходила, дрянь?! И как вы этим занимались? По-собачьи?!

– Попроси її вийти з блуду, – посоветовал Виктор Ющенко, входя в помещение и сочувственно хлопая приятеля по крутому плечу. – Я свою завжди прошу…

– Это не то, что вы думаете! – глотая слезы, заголосила Люська. – Невиноватая я!

– Невиноватая, как же, – прошипел Януковеч. Лицо его побледнело от злости. – Я тебя, можно сказать, на енакиевской помойке нашел, а ты… под Московским мостом…

– Витя, не бей! – безошибочно уловив опасные признаки, закричала Люська и, не дожидаясь ответа, пустилась наутек. Януковеч, не растерявшись, схватил с постамента скульптуру Венеры Милосской и, размахивая ею над головой, бросился следом. Люська, заворачивая за угол, потеряла тапочек, Лидер на нем поскользнулся и уронил Венеру, разлетевшуюся на мелкие кусочки.

– Ну все, капец классике, – вздохнул Луценка, – пошли вниз, друзья. Хорошо хоть Караваджо уцелел.

Министр МВД прятал глаза, и Яцынюк это прекрасно видел. Он уже было открыл рот, чтобы задать давно вертевшийся на языке вопрос, но то, что предстало перед глазами гостей, спустившихся в банкетный зал, заставило его забыть обо всем...

(ОКОНЧАНИЕ СЛЕДУЕТ)