РУС
8904 посетителя онлайн
Экс-министр получил 35 лет тюремного срока за геноцид
В четверг, 20 декабря, Международный трибунал по Руанде приговорил экс-министра Огюстена Нгирабатваре к 35 годам тюремного заключения за его роль в геноциде 1994 года.
Нгирабатваре, который был министром по вопросам планирования Руанды, был признан виновным в совершении геноцида и ряде других преступлений, в том числе в подстрекательстве к изнасилованию, сообщает Цензор.НЕТ со ссылкой на Русская служба Би-би-си.
Читайте также: Почти 800 тысяч детей могут погибнуть в Африке из-за голода, - эксперты
В 1994 году власти Руанды, состоявшие практически полностью из представителей народности хуту, инициировали убийство от 500 тысяч до миллиона человек народности тутси и других племен.
Читайте также: Почти 800 тысяч детей могут погибнуть в Африке из-за голода, - эксперты
В 1994 году власти Руанды, состоявшие практически полностью из представителей народности хуту, инициировали убийство от 500 тысяч до миллиона человек народности тутси и других племен.
Трибунал был создан ООН для судебного преследования лиц, виновных в геноциде, совершенном в Руанде и на территории соседних стран. Он прекратит свое существование в 2014 году.
Читайте также: Военная хунта приняла новую конституцию: дата президентских выборов неизвестна
Топ комментарии
А вобще тутси одни из самых высоких, и не только физически,народностей.
На войне особенно отчетливо проявилась подлость большевистского строя.
Как в мирное время проводились аресты и казни самых работящих, честных,
интеллигентных, активных и разумных людей, так и на фронте происходило то же
самое, но в еще более открытой, омерзительной форме. Приведу пример. Из высших
сфер поступает приказ: взять высоту. Полк штурмует ее неделю за неделей, теряя
множество людей в день. Пополнения идут беспрерывно, в людях дефицита нет. Но
среди них опухшие дистрофики из Ленинграда, которым только что врачи приписали
постельный режим и усиленное питание на три недели. Среди них младенцы 1926
года рождения, то есть четырнадцатилетние, не подлежащие призыву в армию...
«Вперрред!!!», и все. Наконец какой-то солдат или лейтенант, командир взвода,
или капитан, командир роты (что реже), видя это вопиющее безобразие,
восклицает: «Нельзя же гробить людей! Там же, на высоте, бетонный дот! А у нас
лишь 76-миллиметровая пушчонка! Она его не пробьет!»... Сразу же подключается
политрук, СМЕРШ* и трибунал. Один из стукачей, которых полно в каждом подразделении,
свидетельствует: «Да, в присутствии солдат усомнился в нашей победе». Тотчас же
заполняют уже готовый бланк, куда надо только вписать фамилию, и готово:
«Расстрелять перед строем!» или «Отправить в штрафную роту!», что то же самое.
Так гибли самые честные, чувствовавшие свою ответственность перед обществом,
люди. А остальные - «Вперрред, в атаку!» «Нет таких крепостей, которые не могли
бы взять большевики!» А немцы врылись в землю, создав целый лабиринт траншей и
укрытий. Поди их достань! Шло глупое, бессмысленное убийство наших солдат. Надо
думать, эта селекция русского народа - бомба замедленного действия: она
взорвется через несколько поколений, в XXI или XXII веке, когда отобранная
и взлелеянная большевиками масса подонков породит новые поколения себе подобных.
их пулеметами и танками, огненной мясорубкой бомбежки и артиллерийского
обстрела. Не меньший ужас вызывала неумолимая угроза расстрела. Чтобы держать в
повиновении аморфную массу плохо обученных солдат, расстрелы проводились перед
боем. Хватали каких-нибудь хилых доходяг или тех, кто что-нибудь сболтнул, или
случайных дезертиров, которых всегда было достаточно. Выстраивали дивизию
буквой «П» и без разговоров приканчивали несчастных. Эта профилактическая
политработа имела следствием страх перед НКВД и комиссарами - больший, чем
перед немцами. А в наступлении, если повернешь назад, получишь пулю от
заградотряда. Страх заставлял солдат идти на смерть. На это и рассчитывала наша
мудрая партия, руководитель и организатор наших побед. Расстреливали, конечно,
и после неудачного боя. А бывало и так, что заградотряды косили из пулеметов
отступавшие без приказа полки. Отсюда и боеспособность наших доблестных войск.
войны около 200 тысяч человек. (По словам последнего начальника по стройчасти
Неретина.) Это значит 60 тысяч убитых! А дивизий таких было у нас более 400.
Арифметика простая... Раненые большей частью вылечивались и опять попадали на
фронт. Все начиналось для них сначала. В конце концов, два-три раза пройдя
через мясорубку, погибали. Так было начисто вычеркнуто из жизни несколько
поколений самых здоровых, самых активных мужчин, в первую очередь русских. А
побежденные? Немцы потеряли 7 миллионов вообще, из них только часть, правда,
самую большую, на Восточном фронте. Итак, соотношение убитых: 1 к 10, или даже
больше - в пользу побежденных. Замечательная победа! Это соотношение всю жизнь
преследует меня как кошмар. Горы трупов под Погостьем, под Синявино и везде,
где приходилось воевать, встают передо мною. По официальным данным на один
квадратный метр некоторых участков Невской Дубровки приходится 17 убитых.
Трупы, трупы...
комиссара и командира стрелкового батальона, находившегося в бою. В этом
разговоре выражалась суть происходящего: «Еще денька два повоюем, добьем
оставшихся и поедем в тыл на переформировку. Вот тогда-то погуляем!»
На
фронте гибли все, больше всего пехотинцы и танкисты, но их гибель происходила
не столь зрелищно, как гибель летчиков, которую наблюдали десятки тысяч глаз.
Поразительная разница существует между передовой, где льется кровь, где
страдание, где смерть, где не поднять головы под пулями и осколками, где голод
и страх, непосильная работа, жара летом, мороз зимой, где и жить-то невозможно,
- и тылами. Здесь, в тылу, другой мир. Здесь находится начальство, здесь штабы,
стоят тяжелые орудия, расположены склады, медсанбаты. Изредка сюда долетают
снаряды или сбросит бомбу самолет. Убитые и раненые тут редкость. Не война, а
курорт! Те, кто на передовой - не жильцы. Они обречены. Спасение им - лишь
ранение. Те, кто в тылу, останутся живы, если их не переведут вперед, когда
иссякнут ряды наступающих. Они останутся живы, вернутся домой и со временем
составят основу организаций ветеранов. Отрастят животы, обзаведутся лысинами,
украсят грудь памятными медалями, орденами и будут рассказывать, как геройски
они воевали, как разгромили Гитлера. И сами в это уверуют! Они-то и похоронят
светлую память о тех, кто погиб и кто действительно воевал! Они представят войну, о которой сами мало
что знают, в романтическом ореоле. Как все было хорошо, как прекрасно! Какие мы
герои! И то, что война - ужас, смерть, голод, подлость, подлость и подлость,
отойдет на второй план. Настоящие же фронтовики, которых осталось полтора
человека, да и те чокнутые, порченые, будут молчать в тряпочку. А начальство,
которое тоже в значительной мере останется в живых, погрязнет в склоках: кто
воевал хорошо, кто плохо, а вот если бы меня послушали!
капитал на трупах, питались падалью. Сидели в тылу, ни за что не отвечали и
писали свои статьи - лозунги с розовой водичкой. А после войны стали выпускать
книги, в которых все передергивали, все оправдывали, совершенно забыв подлость,
мерзость и головотяпство, составлявшие основу фронтовой жизни. Вместо того,
чтобы честно разобраться в причинах недостатков, чему-то научиться, чтобы не
повторять случившегося впредь, - все замазали и залакировали. Уроки, данные
войной, таким образом, прошли впустую. Начнись новая война, не пойдет ли все
по-старому? Развал, неразбериха, обычный русский бардак? И опять горы трупов!
В тылу и отличиться проще. Воюют и умирают где-то на передовой, а
реляции пишут здесь. Откуда, например, у нашего штабного писаря Пифонова или
Филонова (не помню правильно фамилию) появился орден Отечественной войны? Он и
из землянки не вылезал во время боев... Правда, позже немецкая бомба накрыла
его при переезде, так что Бог ему судья... А заведующий бригадным
продовольственным складом, фамилии его не знаю, за какие подвиги у него два
ордена Красной Звезды? Ведь всю войну он просидел среди хлеба, сала и
консервов. Теперь он, наверное, главный ветеран! А Витька Васильев -
неудавшийся актер, выгнанный после войны из театра за алкоголизм и ставший
директором зеленного магазина (надо же на что-то пить!), получил два ордена за
две пары золотых немецких часов, подаренных им командиру бригады. Теперь он на
всех углах рассказывает о своих подвигах.
В критический момент они помогли выбраться из огня. Ранение, - только не
тяжелое, не в живот и не в голову, что равносильно смерти, - это очень хорошо!
Идешь в тыл, там тебя моют, переодевают, кладут на чистые простыни, кормят,
поят. Хорошенькие сестрички заботятся о тебе. Ты спишь, отдыхаешь, забываешь об
ужасах и смерти... О ранении мечтали. О легком. Как об отпуске. Хрустальной
мечтой была не слишком тяжелая рана, но такая, чтобы демобилизовали вчистую.
Вот если бы оторвало кисть левой руки (правая нужней) или стопу! Но такое
доставалось немногим. Мои ранения были, к счастью, не тяжелыми, но благодаря им
девять месяцев из четырех лет, я, по меткому армейскому выражению, ошивался в
госпитале. То есть одна пятая войны миновала меня. У других этот период был еще
больше.
отдавших свое здоровье во имя Победы и отправила их в резервации на дальние
острова, чтобы не нарушали красоты столиц. Все они тихо умерли там.
Эта рукопись возникла в основном осенью 1975 года. В нее были добавлены
дневники боев 311 с. д., написанные в 1943 году.
Прочитав рукопись через много лет после ее появления я был поражен
мягкостью изображения военных событий. Ужасы войны в ней сглажены, наиболее
чудовищные эпизоды просто не упомянуты. Многое выглядит гораздо более мирно,
чем в 1941 - 1945 годах. Сейчас я написал бы эти воспоминания совершенно иначе,
ничем не сдерживая себя, безжалостней и правдивей, то есть, так как было на
самом деле. В 1975 году страх смягчал мое перо.
В этой рукописи я решал всего лишь личные проблемы. Вернувшись с войны
израненный, контуженный и подавленный, я не смог сразу с этим справиться. В те
времена не было понятия «вьетнамский синдром» или «афганский синдром» и нас не
лечили психологи. Каждый спасался, как мог. Один пил водочку, другой, утратив
на войне моральные устои, стал
бандитом... Были и такие, кто бил себя в грудь кулаками и требовал мат
матки-правды. Их быстро забирали в ГУЛАГ для лечения... Сталин хорошо знал
историю и помнил, что Отечественная война 1812 года породила декабристов...
бы только это! Тяжело им было в окружении мужиков. Голодным солдатам, правда,
было не до баб, но начальство добивалось своего любыми средствами, от грубого
нажима до самых изысканных ухаживаний. Среди множества кавалеров были удальцы
на любой вкус: и спеть, и сплясать, и красно поговорить, а для образованных -
почитать Блока или Лермонтова... И ехали девушки домой с прибавлением
семейства. Кажется, это называлось на языке военных канцелярий «уехать по
приказу 009». В нашей части из пятидесяти прибывших в 1942 году к концу войны
осталось только два солдата прекрасного пола. Но «уехать по приказу 009» - это
самый лучший выход. Бывало хуже. Мне рассказывали, как некий полковник Волков
выстраивал женское пополнение и, проходя вдоль строя, отбирал приглянувшихся
ему красоток. Такие становились его ППЖ*, а если сопротивлялись - на губу, в
холодную землянку, на хлеб и воду! Потом крошка шла по рукам, доставалась
разным помам и замам. В лучших азиатских традициях!
груды тел, и отдельные душераздирающие сцены. Моряк из морской пехоты был
сражен в момент броска гранаты и замерз, как памятник, возвышаясь со вскинутой
рукой над заснеженным полем боя. Медные пуговицы на черном бушлате сверкали в
лучах солнца. Пехотинец, уже раненый, стал перевязывать себе ногу и застыл
навсегда, сраженный новой пулей. Бинт в его руках всю зиму трепетал на ветру.
В лесочке мы обнаружили тела двух групп разведчиков. Очевидно, во время
поиска немцы и наши столкнулись неожиданно и схватились врукопашную. Несколько
тел так и лежали, сцепившись. Один держал другого за горло, в то время как
противник проткнул его спину кинжалом. Другая пара сплелась руками и ногами.
Наш солдат мертвой хваткой, зубами ухватил палец немца, да так и замерз
навсегда. Некоторые были разорваны гранатами или застрелены в упор из
пистолетов.
Штабеля трупов у железной дороги выглядели пока как заснеженные холмы,
и были видны лишь тела, лежащие сверху. Позже, весной, когда снег стаял,
открылось все, что было внизу. У самой земли лежали убитые в летнем
обмундировании - в гимнастерках и ботинках. Это были жертвы осенних боев 1941
года. На них рядами громоздились морские пехотинцы в бушлатах и широких черных
брюках («клешах»). Выше - сибиряки в полушубках и валенках, шедшие в атаку в
январе-феврале сорок второго. Еще выше - политбойцы в ватниках и тряпичных шапках
(такие шапки давали в блокадном Ленинграде). На них - тела в шинелях,
маскхалатах, с касками на головах и без них. Здесь смешались трупы солдат
многих дивизий, атаковавших железнодорожное полотно в первые месяцы 1942 года.
Страшная диаграмма наших «успехов»! Но все это обнажилось лишь весной, а сейчас
разглядывать поле боя было некогда.
Лишь на одной полянке лежит человек тридцать-сорок, очевидно жертвы
налета авиации. У одного, старшего сержанта, в груди громадная дыра, а на краю
ее, на лохмотьях гимнастерки, горит исковерканный орден.
Ваше не осуждаю.