Мемориальную доску поэту Осипу Мандельштаму открыли в Киеве. ФОТО
5 июля в Киеве на улице Марии Заньковецкой открыли мемориальную доску поэту Осипу Мандельштаму и его жене Надежде Мандельштам (Хазиной).
Об этом сообщает Цензор.НЕТ со ссылкой на Радио Свобода.
Осип Мандельштам с Надеждой Хазиной познакомились в Киеве и проживали в городе с 1919 по 1929 год.
Инициировали проект Украинский центр Международного ПЕН-клуба, издательство "Дух и Литера" и Центр Иудаики. Автор мемориальной доски супругам - скульптор Светлана Карунская.
"Открытие доски не связано ни с одной датой. Просто в Киеве не хватало памятного места, связанного с этими людьми. Во-вторых, сегодня актуально напомнить, что оба, особенно Осип Мандельштам, были жертвой того самого режима, который сегодня убивает наших людей. Так же, как он убил Осипа Мандельштама и многих россиян, украинцев и других несчастных граждан той страны ", - сказал на открытии доски президент украинского ПЕН-клуба Николай Рябчук.
Осип Мандельштам погиб в пересыльном лагере под Владивостоком 27 декабря 1938 года.
Памяти Осипа Мандельштама
Поэту невозможно умереть
В больнице или дома на постели.
И даже на Кавказе на дуэли
Поэту невозможно умереть.
Поэту невозможно умереть
В концлагере, в тюремном гулком страхе,
И даже в липких судорогах плахи
Поэту невозможно умереть.
Поэты умирают в небесах.
Высокая их плоть не знает тленья.
Звездой падучей, огненным знаменьем
Поэты умирают в небесах.
Поэты умирают в небесах.
И я шепчу разбитыми губами:
Не верьте слухам, ЖИЛ В ПОМОЙНОЙ ЯМЕ,
А умер, как поэты, в небесах.
1968
Наши речи за десять шагов не слышны,
А где хватит на полразговорца,
Там припомнят кремлёвского горца.
Его толстые пальцы, как черви, жирны,
А слова, как пудовые гири, верны,
Тараканьи смеются усища,
И сияют его голенища.
А вокруг него сброд тонкошеих вождей,
Он играет услугами полулюдей.
Кто свистит, кто мяучит, кто хнычет,
Он один лишь бабачит и тычет,
Как подкову, кует за указом указ:
Кому в пах, кому в лоб, кому в бровь, кому в глаз.
Что ни казнь у него - то малина
И широкая грудь осетина.
Ноябрь 1933
За барскую шубу, за астму, за желчь петербургского дня.
За музыку сосен савойских, Полей Елисейских бензин,
За розу в кабине рольс-ройса и масло парижских картин.
Я пью за бискайские волны, за сливок альпийских кувшин,
За рыжую спесь англичанок и дальних колоний хинин.
Я пью, но еще не придумал - из двух выбираю одно:
Веселое асти-спуманте иль папского замка вино.11 апреля 1931
Ищет мужа не знаю чья жинка,
И на щеки ее восковые
Ни одна не скатилась слезинка.
Не гадают цыганочки кралям,
Не играют в Купеческом скрипки,
На Крещатике лошади пали,
Пахнут смертью господские Липки.
Уходили с последним трамваем
Прямо за город красноармейцы,
И шинель прокричала сырая:
- Мы вернемся еще - разумейте...
1937
Наши речи за десять шагов не слышны,
А где хватит на полразговорца,
Там припомнят кремлёвского горца.
Его толстые пальцы, как черви, жирны,
И слова, как пудовые гири, верны,
Тараканьи смеются глазища
И сияют его голенища.
А вокруг него сброд тонкошеих вождей,
Он играет услугами полулюдей.
Кто свистит, кто мяучит, кто хнычет,
Он один лишь бабачит и тычет,
Как подкову, кует за указом указ:
Кому в пах, кому в лоб, кому в бровь, кому в глаз.
Что ни казнь у него - то малина,
И широкая грудь осетина.
Осип Мандельштам. Ноябрь, 1933.