Герои нашего времени. Майдановец Валерий Брежницкий

Автор: О.Савченко

29-летний Валерий Брежницкий во время противостояний с силовиками на Майдане лишился глаза, потерял работу, поверил в Бога и нашёл любовь. Его вывезли в Польшу на лечение, там ему предлагали остаться, но он вернулся в Украину, чтобы и дальше делать то, что считает правильным

Его монолог записала Оксана Савченко для издания Фокус, передает Цензор.НЕТ

Я сапёр, спецминёр и тяжёлый водолаз. Служил четыре с половиной года. В армию пошёл сам, у меня в семье все мужчины были военными.

20 января на Грушевского меня из дробовика подстрелили. Когда стемнело, я помогал ставить баррикады. Выбежал на передовую, увидел, что одному парню попали в голову, проломили череп, он сразу упал. Я отошёл в сторону, ближе к забору, который мы лавочкой подпирали. Приподнял голову, успел увидеть стрелявшего. Он находился примерно в десяти метрах от меня. Как потом оказалось, стрелял утяжелёнными травматическими патронами двенадцатого калибра. Их, кстати, запрещено использовать. Мне повезло, что пуля в череп попала. Если бы в глаз - убило бы на месте. Сначала подумал, что он мне в бровь попал. Пол-лица онемело, ничего не чувствовал. Меня отнесли в машину скорой помощи. Что глаза нет, понял, когда врач посмотрел и сказал: «Срочно в реанимацию». Повезли в Октябрьскую больницу. Через пятнадцать минут туда людей начали штабелями свозить. У всех были ранения либо в левый глаз, либо в голову. С правым только один человек был.

Девушке своей я соврал, что на Майдан не пойду. Когда она приехала в больницу, меня готовили к операции. Я лежу, вся кофта в крови. Пробыл там пять дней. Затем мне позвонили и сказали, что сейчас мусора приедут, будут людей забирать. Друзья меня быстро вывезли. Если бы не они, меня бы так и не нашли. Позже я узнал, что всех раненых, которые остались в больнице, силовики в автозаки закинули и увезли. Многих из них не нашли до сих пор.

В январе, почти сразу после больницы, меня вывезли во Львов, чтобы от ареста спасти. Это было похоже на какое-то кино. Везде посты с собаками. Мусора людей вынимают из автобуса, пакуют тех, кто засветился на Майдане. Я ехал на заднем сиденье с перебинтованной головой, сам глаз закапывал, спасибо врачам из больницы - они все медикаменты дали. А во Львове меня отец Роман, священник из грекокатолической церкви, встретил и спрятал у себя в монастыре.

В Бога я поверил в монастыре. Разговаривал с отцом Романом о многом. Меня всю жизнь мучил вопрос: что такое любовь? Священник мне сказал очень простую, но правильную вещь: любовь - это милосердие. А потом я из монастыря сбежал на Майдан.

Позже меня возили в Польшу на лечение, но я уехал раньше времени. Предлагали остаться - отказался. Зовут до сих пор, но я не поеду. Даже если моя любимая жена скажет - а она хочет уехать в Польшу - я, скорее всего, останусь здесь. Страна потому рушится, что многие думают, что здесь всё наладится без них, и эмигрируют. А это не так, без нас здесь хорошо не станет.

Предложение своей девушке я сделал в День святого Валентина во Львове. Привёл её на Мытную площадь, на которой уже двести лет лежит деревянная брусчатка, и сказал, что хочу прожить с ней больше лет, чем этой брусчатке. В ЗАГСе мы уже расписались, но когда всё закончится (война. - Фокус), я хочу, чтобы отец Роман нас обвенчал. А свадьбу мы отметим на Майдане.

20 февраля я и группа ребят из Львова приехали на Майдан и сразу побежали на Институтскую. В тот день двое из наших погибли. Я поднимался вверх к Октябрьскому дворцу, и один львовский парень меня подтолкнул и сказал такую фразу: «Підіймись вище, а то заб`єшся». И куда-то пропал. А потом я увидел в интернете, как его пробивает пулей насквозь. То есть получается, он мне помог и сразу под мост побежал, и там снайпер его убил… Я мог пойти туда же, куда и он. Мог быть добитым на Грушевского. Но остался жив.

В марте я был в Одессе. То, что любовь - это милосердие, окончательно понял в Одессе, когда стоял перед каким-то заводилой сепаратистов. До знакомства с отцом Романом я бы просто дал ему в голову. Для меня это враг, предатель родины, в военное время таких расстреливали. Раньше я считал это правильным. Сейчас по-другому - надо разговаривать с человеком, объяснять ему какие-то вещи. С ним мы просидели полночи в кафе. Просто разговаривали. После этого он и ещё как минимум восемь человек сняли с себя георгиевские ленточки и ушли по домам.

На Майдане у меня впервые появилась цель в жизни. Раньше она была воздушной. Думал: буду бить татуировки, жить в этой гнилой системе. В итоге женюсь, заберу свою девушку и уеду куда-нибудь подальше от цивилизации. Потому что здесь человек превращается в пчелу. Залетел в пяти- или шестнадцатиэтажный улей, поспал, вышел, сходил на автомате на работу, вернулся обратно. А на Майдане всё перевернулось. У меня появилась позиция, цель, осознание предназначения. Я должен ломать систему, пока она не рухнет, и строить новый фундамент ради будущего. Чтобы не было страшно за моего ребёнка, который когда-нибудь появится.

Раньше работал в салоне тату. Работа из-за глаза завалилась - меня уволили. Я сейчас вообще «бить» не могу - фокусировки нет. Так что двенадцать лет коту под хвост. Врачи сказали, надо год-полтора для восстановления зрения.

В село часто езжу, в Черниговскую область. Там даже улицу в мою честь назвали, потому что, оказывается, я единственный из села, кто был на Майдане.

Видите, какой у меня глаз? Тёмный. У меня есть нормальный (протез), от обычного не отличишь. Но я этот ношу. На случай, если встречу того человека, который в меня стрелял. Вдруг он посмотрит на меня и что-то поймёт.